Я помню тот «Спартак» по именам, в лицо. Удивительное дело – настолько врезалась в память команда, которая ничего толком не выиграла. Был в игре того «Спартака» какой-то шарм. Что-то очень-очень спартаковское. Где б ни играли люди из того состава потом – они навсегда оставались спартаковцами. Сколько команда сменил Прохоров, сколько Борщевский?
На Олимпиаде 92-го в Альбервилле переживал я за спартаковскую тройку в сборной по-особенному. Она и вытянула ту Олимпиаду. Болдин так вообще забросил решающую шайбу.
Как-то разговорились с Болдиным, вспоминали те дни:
- Мне сразу в Альбервилле стало понятно, что способны мы на многое. Никто сборную России всерьёз не воспринимал, называли «детским садом». Даже свои медалей не требовали. В третьем периоде Юрзинов склонился к моему уху: «Лови отскок, жди добивание. Чувствую, вот-вот случится…» И случилось! Прежде в сборной я был один. Не знал, куда себя приткнуть. А тут на Олимпиаду Тихонов взял всю тройку из «Спартака» - с Борщевским и Прохоровым. Игру не ломал, сказал: как играете у себя, так и здесь жмите. Обстановка была замечательная, жили втроём в одном номере. Это отличная штука – брать тройками. И у самих слаженность, и сопернику подстроиться под сборную тяжелее. Каждая тройка играет по-своему. А сейчас придумывают какие-то «атакующие», «оборонительные»… В голове не укладывается! Или я чего-то не понимаю? Кстати, необычная медаль!

- Что особенного?
- Сверху и снизу позолота, в середине – прозрачная хрустальная вставка. Никогда таких не видел. А записи финала с русским комментарием не существует – стёрли, говорят. Как и игра Суперсерии-1972.

- Сколько заплатили за ту победу?
- 8 тысяч франков. Если в долларах – около 5 тысяч. Мне как раз на «Жигули» хватило, «семёрку»…

У героя нашего, Виталия Прохорова, с той медалью связаны воспоминания свои. Чуть не утратил – когда перевозил вещи из Швеции в Россию, обокрали олимпийского чемпиона.

- В одной из фур лежали семь маек из клубов, в которых играл. Всё стащили. Удивительные люди!

- Что ж удивительного?
- Майки забрали – антикварную мебель оставили. Дорогие часы тоже. Вот что я вам скажу: эта медаль – палка о двух концах. Она даёт имя – но подыгрывает твоему тщеславию. Как становишься чемпионом – и вот он, тщеславие, рядышком. Внимательно понаблюдайте за людьми, которые что-то выиграли…
Я оцепенел, слушая. А Виталий продолжал:
- Если собственное тщеславие не удавишь – будешь оскорбляться на любую мелочь. Тебя чуть задели – вспыхиваешь.
Мне показалось, он радости не испытывает, говоря про медали. Есть и есть. Вот вспоминать собственные переломы носа Виталию гораздо веселее. Все семь.

На секунду мне кажется, будто понимаю, почему Виталий Прохоров легко отказывается от карьеры тренера – потому что другую жизнь после хоккея уже пробовал. И в той жизни всё у него клеилось. Светлая голова – я же говорил. Быть может, зарабатывал в той, «другой», жизни даже больше, чем в хоккейной. Сколько сейчас платят генеральным директорам заводов? Но тогда затосковал Виталий по хоккею – и, выдержав паузу словно перед вражескими воротами, стал тренировать фарм-клуб «Крыльев Советов».
- Вы счастливы? – спросил я тогда.
Прохоров и тогда надолго не задумался.
- Да, - ответил, мягко улыбнувшись. – Я счастлив.
Но до этого случился в его жизни поворот, который обсуждал весь хоккейный мир. В чьём-то удивлении сквозило уважение – Виталий всегда был особенным. Кто-то усмехался – мол, зачудил олимпийский чемпион. Прыжок в обычную жизнь для хоккеистов часто оборачивается каверзами – кто пить начинает, кто чудить.
Кто-то просто не верил. Пока не увидел журнал – где Прохоров во всех видах. Вот на берегу Ладоги с окладистой бородой. Вот с топором – колет дрова. Вот на фоне колоколен. А колокольни эти с другим не спутаешь, такие только здесь, на Валааме…
Тот Прохоров вовсе не казался «зачудившим». Спокойствие в лице, бицепсы как у культуриста.
Годы спустя я поехал дорогой Виталия – примеряя тот маршрут на себя. Вот она, Карелия. Крошечные городки. Пейзажи почти шотландские – коричневые утёсы, запах сосен, луга, ни души. Только каменная избушка где-то вдали. Озёра, озёра, озёра.
Всё это казалось другим миром. Каким-то сном. Волна Ладожского озера, островки с часовенками. На одном островке кладбище, на другом церквушка. Волна ласкает лодочку.
Монастырь. Я бродил час, другой. Я пробуду здесь недолго – и поеду назад, в городок Сортавала. Который сам как остров, даже сравнить не с чем.
Пытался представить себя остающимся на Валааме на два года – именно столько пробыл здесь Виталий.
Не смог. Оттого уважаю его ещё сильнее.
Наверное, надо быть олимпийским чемпионом, чтоб на сорокалетие преподнести себе такой вот подарок. Интересно, что приготовил самому себе на «полтинник» Прохоров?

Он вернулся тогда в Москву просветлённым. Кажется, даже глаза Виталия стали светлее. Рассказывал спокойно, улыбаясь, как жилось в монастыре.
- В какой-то момент понял, что надо менять жизнь. Недостаточно лечь в больницу или уехать в Карловы Вары – нужен был остров и монастырь. Хотел ограничиться годом, но оказалось, что этого мало. Остался на второй.
За несколько лет до этого знакомые подарили книгу о Валааме. Они спонсоры монастыря или, как называют таких людей на острове, благодетели. Время от времени ездят туда отдыхать, молиться, - и меня постоянно тянули с собой. Я отнекивался. А потом как-то листал эту книжку, и – осенило: «Надо туда, на Валаам!»
- Но просто так не приедешь?
- Нужна рекомендация от священника или благодетеля храма. Без нее на Валааме остаться нельзя. Меня как раз эти знакомые и рекомендовали. Я никому не рассказывал, куда собрался. Разве что самым близким. Кто-то до меня дозванивался – тоже ничего не объяснял. Говорил: «Приезжайте в гости…»
- А по Москве много слухов ходило.
- Я в курсе. Знакомые футболисты стеснялись прямо у жены спросить – говорили вкрадчиво: «Мы слышали, Виталик умер?» Нет, отвечала. Пока жив. У меня был на Валааме мобильный, только номер я сменил. Мало кто знал. Жена в тот момент меня поняла. Родители тоже. Отец, как настоящий коммунист, был атеистом. Но жил по заповедям Божьим. Не обмани, не укради, не предай, не прелюбодействуй… Это же гораздо важнее, чем бить поклоны в церкви, изображая праведника.
- На Валааме предлагали стать монахом?
- Все знали, что у меня другая цель. Да там и не могут уговаривать вступить в братию. Сам должен к этому прийти. Но я никогда не чувствовал, что монашество – моё.
- Кто-то разглядел в вас олимпийского чемпиона?
- Сначала на острове почти никто не знал, чем я занимался прежде – пока мое лицо не показалось знакомым одному иеродьякону. Оказалось, бывший хоккейный вратарь из Омска. Хороший парень. К священничеству подходил, к сану.
- За спортом в монастыре не следят?
- Еще как следят! Едва началась Олимпиада в Турине, сразу телевизор где-то откопали. Сидели вокруг – хоть и называли его «бесовским ящиком». Ещё на Валааме стояла рота противовоздушных войск. У прапорщика и телевизор был, и тарелочка-антенна. И вот к московскому чемпионату мира я монахов собрал: «Поехали в роту». Там и болели – да как азартно!
- Без матерка?
- Им не положено. Однажды на острове я слышал матерное слово – монах в сердцах высказался. Прямо вылетело из него. Мужской же монастырь, он ревностно относился к присутствию женщин. А тут увидел одну. Вот и рубанул. Но у меня не вырвалось ни разу.
- Хоть монастырь мужской, - женщины допускаются?
- Были монашки. А в женском монастыре есть мужчины – послушники, иноки… В алтарь ведь может проходить только священник-мужчина.
- Чему научили два года на острове?
- Я смог посмотреть на себя со стороны. В ограниченном пространстве Валаама это хорошо получается – когда каждый день встречаешься с одними и теми же людьми. Посмотрел на свою работоспособность. Этот период научил терпению. Ещё чему-то.
- Поражались собственной физической силе?
- Иногда работал целыми сутками. Думал: откуда силенка-то? Часто помалу спал – по собственной прихоти. Проверял себя. Делать особо нечего, время свободно. Начал испытывать организм – сколько он может не спать? Сколько выдержит?
- Результат?
- Трое суток спал по полтора часа. Потом свалился – проспал восемь часов. Интересно наблюдать за собственными всплесками энергии – то с ног валишься, то снова в порядке. Под кофеек. А вернулся я с Валаама сильно похудевшим из-за постов. В пост к мясу совершенно не прикасался – вот и высох. Уезжал в монастырь – весил 85 кг. Вернулся – 74.
- Трудно было отказаться от мяса?
- Когда все вокруг кушают квашеную капустку – ничего страшного. Окажись рядом мясная лавка, тяжелее было бы удержаться. Сейчас я мясо ем, лишь к свинине не притрагиваюсь. Организм за два года в монастыре получил приличный стресс – будто спрашивал: «Что ты со мной делаешь?!» И отреагировал после возвращения по-своему.
- Как?
- Очень быстро поправился. А потом снова похудел.
- Много на острове людей, которые, как и вы, едут туда на время работать?
- Да. Встречал банкира, который на пару месяцев бросил всё и укатил на Валаам. Спецназовцев, прошедших Чечню и «горячие точки». Кто-то отсидел в тюрьме за воровство, кто-то был наркоманом, кто-то спустил все состояние в казино и игровые автоматы… Даже бомжи попадались. Необычная публика. Я с мирскими мало общался. Больше – с монахами. Да и времени на досужие разговоры там нет. С утра до вечера крутишься как белка в колесе. Работаешь, молишься, читаешь.

Виталий разобрался в себе – и вернулся с чистой душой. Поэтому и рассказывал тогда, ничего не скрывая – как сидел часами в монастырской библиотеке. Глотая всё подряд – от школьных учебников по физике до православных книг. Как хватался за любую работу, отказываясь лишь доить коров.
- Мог дрова целый день рубить или в поле трудиться. Поваром побывал, банщиков… Монахи парятся каждый день – единственное их развлечение. Но курить я так и не бросил, к сожалению. Жил в келье один. Сегодняшняя молодёжь не поймёт, как это – работать бесплатно. Не ради денег, а во славу Божию.
Он мечтал вернуться в хоккей – и вернулся. Попробовал работать тренером. Уверен был тогда – его и есть призвание. Выражаясь прекрасно: «Не надо путать самодостаточность и гордыню. Мне не хотелось заниматься чем-то однообразным – это путь к унынию».
Ну кто ещё в хоккейном мире сформулирует вот так? Олег Валерьевич? Зинэтулла Хайдарович?

Его свитер висит в Сокольниках. Для меня Виталий Прохоров – великий хоккеист. Я говорил ему эти слова, смущаясь. Мне казалось, ему не понравится. А его насмешило:
- Что вы, какой я великий… Известный – да. Классный. Хотя на улицах не узнают. Великие для меня Шепелев, Капустин. Армейская тройка Макаров – Ларионов – Крутов. Я раскрылся не на сто процентов, хоть и был капитаном сборной. Может, потому что жалел себя. Кажется, что это вообще всё было не со мной. А открыл как-то книжку про «Спартак», начал листать – откуда-то из тумана стали выплывать силуэты, воспоминания…

Мы разговариваем с Виталием за месяц до юбилея.
- В каком настроении встречаете?
- Так будет он через месяц! Сегодня – настроение отличное. Потому что я жив, здоров, бодр. Могу ещё в таком же режиме двигаться. Вот готовлюсь собирать друзей.
- Человек сто будет, не меньше?
- Посмотрим…
- Сейчас официальной работы у вас нет – но на кухне дни напролет, в окно не смотрите?
- Дни загружены – я стараюсь быть в том же режиме, что и раньше. Когда тренировал. Только тогда тренировал команду – а сейчас сам себя. Лекции, методические вопросы, курсы… Много чего нового изучаю!
- Когда-то к сорокалетию вы преподнесли самому себе подарок – уехали на Валаам.
- Это было в 2006-м. Точно, к сорокалетию.
- Что-то неожиданное самому себе на пятьдесят готовите?
- Как-то не думал, что готовлю… Моя жизнь очень простая: приходит ситуация – я на неё реагирую. В моей жизни было столько сюрпризов, что сейчас могу сказать: лишь бы без сногсшибательных сюрпризов.
- На Валааме с тех пор хоть раз побывали?
- Был лет пять назад…

Юрий Голышак